О матери Леонардо да Винчи сохранилось мало све­дений. Известно только, что после первой женитьбы Пьеро, состоявшейся в том самом 1452 году, когда родился Леонардо,  Катерина прекратила почти всякие отношения с обольстившим ее синьором и даже вышла замуж за какого-то крестьянина. Вскоре после того Кате­рина умерла, а Пьеро взял маленького Леонардо в свой дом, где он воспитывался на попечении у первой мачехи, Альбиеры ди Джованни, и, главное, бабушки — матери отца —Лючии, которая в нем души не чаяла. Вторая мачеха  Леонардо, Франческа  Ланфредини,  вышла  за Пьеро, когда ей было 16, а Леонардо — 13 лет, так что они оказались почти товарищами; последняя же, Марга­рита, как говорят, была даже моложе своего пасынка; и все три мачехи умерли еще в весьма молодых летах. Сохранился итальянский сонет, следующим образом ха­рактеризующий детство и юность Леонардо и его отно­шение к женщинам, заменившим ему мать:  «Он  был первым зерном драгоценного ожерелья, и это зерно, без сомнения, оказалось самого чистого жемчуга, потому что все три жены Пьетро гордились им, как своим собствен­ным». Из своих детских воспоминаний Леонардо вынес о первых двух приемных матерях впечатление юности, красоты и нежных, почти сестринских ласк.

  От третьей жены синьор Пьетро имел кроме девяти сыновей  еще  двух  дочерей,  но  никто  из  его  детей, исключая сына простой крестьянской девушки, не вы­казывал никаких особых талантов и способностей. По словам одного из старинных биографов, под генеалоги­ческим деревом фамилии да Винчи было сделано при­мечание, гласившее, что из девяти братьев Леонардо ни один не отличился «ни умом, ни мечом», а поэтому имена  их  не  были  удостоены  упоминания.  Впрочем, в одной из книг архива тогдашней Флорентийской ре­спублики названы двое из братьев Леонардо, причем об одном сказано только, что он, по преемству от отца, был нотариусом.

  Хотя  несомненно,  что  не  только  наружность,  но и значительную долю умственных качеств Леонардо уна­следовал не от огни, а от умершей в неизвестности матери-крестьянки, но своим воспитанием и образова­нием он, в значительной мере, был обязан отцу, который, хотя вообще отличался некоторой скупостью и даже жадностью к деньгам, однако никогда не жалел ничего для старшего сына. Впрочем, обучение стоило в те времена во Флоренции недорого, и главным настав­ником молодого Леонардо была итальянская природа и красота окружавшего его романского типа.

  В тогдашней школьной науке оставалось еще много схоластической гнили, но было бы ошибочно думать, что все флорентийские наставники и ученые того вре­мени окончательно погрязли в этой школьной рутине. Не только искусство, но и наука стояла во второй половине XV столетия относительно высоко в Италии, и в особенности во Флоренции. Леонардо был еще ребенком, когда престарелый Козимо Медичи успел уже сделать многое для возрождения того истинно класси­ческого направления, которое получило впоследствии название гуманизма, не имея ничего общего с лжеклас­сицизмом новейшего времени.

  Еще за пятьдесят лет до рождения Леонардо во Флоренции были такие классики-гуманисты, как италья­нец Мальпагини и грек Мануил Хрисолорас; их окружали толпы пламенных и восторженных учеников, переводив­ших лучшие философские произведения Древней Греции, терпеливо и любовно изучавших классическую науку и искусство и усердно, со знанием дела собиравших античные произведения, которыми они интересовались не только как антикварии или буквоеды-археологи, но и как тонкие ценители скульптуры и живописи.

  В Берлинском королевском музее сохранился вели­колепный барельеф, вышедший из мастерской главного из учителей   юного  Леонардо,  известного  в то  время скульптора и живописца Вероккъо, изображающий первого из славных флорентийских меценатов, Козимо Ме­дичи: серьезный, добродушный, но энергичный старческий профиль, по отсутствию растительности и круглой шапке  напоминающий старую женщину.  Этот замеча­тельный человек оказал огромную услугу развитию науки искусства,  затрачивая  нередко  огромные  суммы  на покупку драгоценных рукописей, гнивших в архивах разных немецких,  французских и  греческих монастырей. Благодаря щедрости Козимо были вынуты из архивной пыли такие сокровища, как  наилучшие  списки  материалистической поэмы   Лукреция о природе, естественноисторических сочинений Плиния и некоторых произведений Цицерона. В конце своей жизни Козимо сделал еще более, основав «платоническую» Академию, этот центр итальянского классицизма. 

  При тогдашних условиях художественного творчества, когда без содей­ствия меценатов величайший живописец или скульптор рисковал умереть с голоду, немаловажным делом было также сооружение на средства Козимо Медичи и его преемников многих великолепных зданий, потребовавших соединенных работ всех тогдашних лучших флорентий­ских архитекторов, живописцев и скульпторов; так, над украшением Палаццо Медичи, сооруженного архитекто­ром Микелоццо, трудились такие крупные силы, как скульптор Донателло, в своих барельефах изумительно воспроизводивший античные камеи и создавший такие произведения, каков бюст Мадонны Контессины, группу «Юдифь над трупом Олоферна» и победоносного «Да­вида», первую со времен античного мира статую, которую художник осмелился изобразить без всякой одежды, ис­ключая, впрочем, шляпу и обувь, весьма мало гармо­нирующие с не прикрытою даже фиговым листком на­готою. Каковы бы ни были недостатки этой статуи, в изображении мускулатуры и пластичности форм нельзя не видеть первого шага на пути, которым шли впослед­ствии Леонардо да Винчи и Микеланджело.

  Не менее, чем Козимо, сделал для развития наук и искусств другой Медичи, Лоренцо, получивший прозвание Великолепного, как нельзя более подходящее к ого гордой, надменной, но умной фигура, о которой можно получить понятие по бюсту, также сделанному Вероккьо или одним из его учеников. Платон в то время почти неограниченно господствовал во Флорентийской академии, и самому Лоренцо приписывают мысль, что без платонизма нельзя быть хорошим христианином. Учение Платона более гармонировало с поэтическими наклонностями Лоренцо и его ближайших друзей, нежели строго научное, но несколько сухое учение Аристотеля. Музыка, поэзия, даже народные песни и сказки, облеченные в более утонченную форму Лукою Пульчи и братьями Луиджи, влили в тогдашнее флорентийское искусство новую, свежую струю, которой не могло дать даже наиболее добросовестное изучение античного мира.

  Вместе с тем, были возведены на надлежащее место почти забытые в начале XV века итальянские гениальные поэты Данте и Петрарка, как бы вновь открытые с тех пор, как явилось (1481 год) первое флорентийское из­дание «Божественной комедии», давшее новый неисчер­паемый запас сюжетов для живописи и скульптуры. Точные науки не были, однако, забыты; в особенности медицина с анатомией и математика стояли высоко и, в свою очередь, содействовали развитию скульптуры и живописи. Леонардо да Винчи в ранней юности по­лучил основательную математическую подготовку и до самой смерти продолжал, от времени до времени, за­ниматься математикой. Паоло Тосканелли, знаменитый флорентийский врач и философ, был в то же время крупнейшим из местных математиков, ему принадлежит знаменитое определение широты и долготы Флоренции, он был также одним из первых географов своего времени.