В Милане Леонардо оставлял все: свою Академию, свои два капитальнейших произведения, из которых одно было уже изуродовано, другое — его «Тайная вечеря» — было оставлено на милость победителей. Два верных ученика — Пачоли и «сын» Леонардо, белокурый Салаги,— сопровождали художника. Прежде всего путники прибыли на виллу Ваприо, принадлежавшую семье Мельци, той самой, к которой принадлежал другой «сын» Леонардо, Франческо Мельци. Здесь, на этой вилле, Леонардо мог чувствовать себя, как дома. Он на время как будто успокоился и даже взялся за живопись, написав огромную "Мадонну", впоследствии привлекавшую толпы посетителей.Но вскоре тяжелые чувства овладели Леонардо. Он, привыкший к самой разносторонней деятельности, бывший почти вторым герцогом Милана, стал тяготиться деревенским уединением и покоем. Возвратиться в Милан было бесцельно. Оставалось продолжать путь во Флоренцию.
Но Флоренция была уже не та, какой Леонардо ее оставил около двадцати лет назад, да и сам он был уже не тот. Годы сделали свое, сны молодости исчезли безвозвратно. Во Флоренции его знали, но больше по воспоминаниям. Здесь уже явились новые авторитеты, толпа поклонялась молодым богам. Знатные флорентийцы скупо давали ему заказы, еще более были скупы на плату, а между тем, для доступа в их дома недостаточно было славы художника: требовались вид и одежда патриция. Леонардо получал мало и должен был тратить все, что имел, для того, чтобы иметь приличную одежду и хорошую обстановку. При всем своем бескорыстии Леонардо привык к придворной жизни: даже ради самого себя он не мог жить подобно Диогену. Не имея возможности работать над большими картинами, которых никто ему не заказывал, Леонардо был вынужден писать портреты. Из этих портретов, преимущественно женских, прославились в особенности два: Джиневры Бенци и Лизы дель Джокондо, иначе называемой Монна Лиза.
Многие современные и позднейшие поэты воспели красоту обеих этих флорентиек. Джиневра считалась красивейшей девушкой во всей Флоренции; Монна Лиза, третья жена пожилого флорентийца Франческо дель Джокондо, славилась среди замужних женщин. Стендаль пишет: «Вместо больших картин Леонардо стал писать светских красавиц. Когда в его мастерскую приходили эти прекрасные модели, Леонардо, привыкший блистать при дворе и любивший выказывать свою приветливость, собирал у себя светских людей и лучших музыкантов Флоренции. Он сам отличался веселым нравом и не щадил никаких усилий для того, чтобы превращать свои сеансы в празднества. Он знал, что скука делает самое прекрасное лицо несимпатичным, а Леонардо всегда искал в своих прекрасных моделях не одни черты лица, но главным образом душу. Он четыре года работал над портретом Монны Лизы и никогда не счел его оконченным. За этот портрет наш король Франциск I, несмотря на свои денежные затруднения, заплатил 45 000 франков».
Более непосредственно и без излишних прикрас описывает ту же работу старинный писатель Вазари: «Чтобы достичь такого совершенства в написании портрета Джоконды, изобретательный Леонардо, между прочим, употребил такое средство: пока Монна Лиза позировала, подле нее постоянно находились певцы, музыканты и шуты, с целью постоянно поддерживать в ней приятное и веселое настроение духа и избежать утомленного, меланхолического выражения, почти неизбежного в портретной живописи. И действительно, Леонардо совершил настоящее чудо».
Салон в богатом палаццо Франческо дель Джокондо, с музыкантами и шутами, потешавшими его молодую жену, у Стендаля превратился в великосветскую мастерскую художника, куда приезжала будто бы Монна Лиза, точно дело происходило не в XVI веке, а в XIX.
Другие французские писатели, в том числе Тэн, стараются доказать, что Монна Лиза стала «любовницей» Леонардо да Винчи. Слово слишком грубое и доказательства не вполне убедительные, «Критики и архивные исследователи,—пишет Тэн в своем этюде о Леонардо да Винчи,— эти ужасные люди, упорно разыскивающие акты о рождении и браке, открыли, что супруг Монны Лизы, вступивший в третий брак, был уже не очень молод. Сопоставляя это с тем, что известно о Леонардо, о его красоте, славе, принимая во внимание, что он работал над этим портретом четыре года, что он принял на свой счет (?) всю постановку, из всего этого вывели, что улыбка Монны Лизы относилась, быть может, к ее мужу—в виде насмешки, к Леонардо — по благоволению, а может быть, предназначалась для обоих одновременно». Тэн забывает прибавить, что самому Леонардо было в то время не двадцать лет, а пятьдесят, и что поэтому ссылка на возраст мужа Монны Лизы теряет значение.
Гораздо основательнее замечание Арсена Гуссе, который подчеркивает то действительно странное обстоятельство, что муж Монны Лизы согласился продать портрет жены за весьма приличную сумму королю Франциску I. Этот факт, характеризующий отношение мужа к жене и к произведению Леонардо, действительно дает ключ к разрешению загадки. Тут видны и ревность, и неуважение к личности жены, и алчность к деньгам. Такого мужа простительно было променять на Леонардо. Что касается художника, то наилучшим фактом, свидетельствующим о его чувствах к Монне Лизе, является его картина — «Джоконду» трудно назвать портретом, это больше, чем портрет, это «песнь торжествующей любви». Как бы ни был велик гений Леонардо, сомнительно, чтобы он мог создать «Джоконду», если бы художник был влюблен только в картину. Есть, впрочем, вещи, которые скорее чувствуются, чем доказываются. Сухая проза в подобных случаях бессильна; но «Джоконду» воспели многие поэты, и один из них, Долльфюс , кажется, ближе всех подошел к истине;
С мечтательной, загадочной улыбкой
Позирует она.. Задумчив и велик,
Воспроизводит он своею кистью гибкой
Ее роскошный стан и несравненный лик...
Но вдруг кладет он кисть. Торжественно и важно
Он говорит: «Пускай пройдут века!
Я кончил этот труд: я к цели шел отважно;
Я сердцем трепетал, но не дрожит рука!
Ты, вечно русая, с небесными очами,
С улыбкой счастия на розовых устах,
Как ныне, будешь властвовать сердцами,
Когда мы оба превратимся в прах!
Века веков тебя не переменят.
Всегда бела, румяна и нежна...
Пусть зимы лютые ряд зим суровых сменят:
В твоей улыбке — вечная весна!
О смерть, приди! Я жду тебя спокойно.
Весь мир свой внутренний я в этот образ влил:
Я подвиг совершил вполне ее достойно,
Я обессмертил ту, кого, как жизнь, любил».
Мы еще возвратимся к этой картине, когда будет идти речь об общем характере и значении художественной деятельности Леонардо да Винчи.
Материальное положение художника во Флоренции было весьма шатко, и он снова стал искать какого-либо хлебного занятия. После некоторых поисков Леонардо принял приглашение пресловутого Чезаре Борджиа, одного из прочнейших членов этой запятнанной кровью династии. Латинская эпиграмма говорит: «Цезарь Борджиа был делами и именем Цезарь. Буду либо ничем, либо Цезарем, сказал он, а был и тем, и другим». «Aut Caesar aut nihil»,— был девиз этого ничтожного, но тщеславного злодея, который поразил девятью ударами шлаги своего брата, застав его с их общей любовницей — с их родной сестрой Лукрецией.
В 1502 году Борджиа пригласил к себе Леонардо да Винчи в качестве «архитектора и главного инженера», потому что как раз в это время вел войну, по его словам, «с Богом и с чертом»,—выражаясь точнее, со своим отцом, папой Александром VI.
В этот период своей жизни Леонардо постоянно путешествовал и, если рисовал, то главным образом изобретаемые им военные машины и укрепления. Рукописи его, относящиеся к этому периоду,— настоящие иероглифы, до того они испещрены рисунками. Какая-нибудь голубятня нарисована рядом с планом крепости, затем вдруг замечание: «Был в Римини. Какая поразительная гармония звуков от журчания воды общественного фонтана!». Далее нарисован дом, телега, рабочие, несущие виноград. В Пьомбино Леонардо прислушивается к рокотанию морских волн и пишет то как поэт, то как ученый, то как художник. «Они (волны) движутся,— говорит он,— с бешенством, но, прикасаясь к берегу, только ласкают его».
Вскоре служба у такого человека, как Борджиа, стала тяготить Леонардо, и он воспользовался первым удобным случаем, чтобы возвратиться во Флоренцию. Здесь его дела наконец поправились. Декретом Флорентийской республики ему поручено было написать фрески в зале Совета, и канцлер республики, Содерини, выдал ему вперед довольно крупную сумму.
Вскоре после этого началось памятное в истории искусства состязание между Леонардо да Винчи и Микеланджело.
В то время во Флоренции уже не господствовала династия Медичи, изгнанная вследствие заговора, в ко-тором участвовали многие знатные фамилии. Город Флоренция хотел показать, что он не уступает царственным меценатам в деле поощрения искусств. Был устроен конкурс на композицию картины, долженствовавшей украсить большой зал Совета. Воинственная и богатая Флорентийская республика хотела увековечить славу своих побед. Сюжетом был избран какой-либо эпизод из времен пизанской войны. Власти республики обратились к двум знаменитейшим художникам того времени - Леонардо да Винчи и Микеланджело (Рафаэль был ещё слишком молод).
Микеланджело был в высшей степени серьезным и опасным соперником даже для такого мастера, как Леонардо.
Более скульптор, чем живописец — тогда как Леонардо был прежде всего живописец, потом скульптор — Микеланджело имел то неоспоримое преимущество, что скоро выбирал сюжеты, приноровлял их к своей «скульптурной» манере и работал необычайно скоро. Современники сравнивали Микеланджело с быстроногим Ахиллесом, Леонардо—с величавым, но медлительным Агамемноном. Первый был на тридцать лет моложе и работал со всем пылом нетерпеливой юности. В 1503 году картоны Микеланджело были уже окончены; в 1504 году Леонардо едва начал свою работу и продолжал еще два года.
Разносторонность знаний и способностей — единственная черта, сближавшая обоих противников. Оба были живописцами, скульпторами, математиками, инженерами, архитекторами. Но в манере обоих замечалось крупное различие. Мощная кисть Микеланджело точно высекала мрамор, придавая всем фигурам замечательную рельефность, но в то же время преувеличенно атлетические формы. Леонардо, наоборот, соединял с силой грацию, с рельефностью — знание самых тонких переливов света и тени.
В 1505 году картон Леонардо был, наконец, готов и поставлен в зале Совета рядом с картоном Микеланджело. Оба произведения были замечательных достоинств, но совершенно различны по идее и по манере исполнения.
Микеланджело, со свойственной юности склонностью к смелым новшествам, взглянул на предложенный Республикой военный сюжет с совсем особой точки зрения. Он взял эпизод из пизанской войны — этого требовали условия конкурса, но не избрал батального сюжета в полном смысле этого слова, то есть с трупами, кровью и скрещиванием мечей. Он избрал эпизод, по-видимому, мелкий, но глубоко реальный, по крайней мере, по идее, сумев избрать именно то, что наиболее выставляло на вид его, так сказать, скульптурную кисть. Иначе поступил Леонардо да Винчи. Он дал изображение битвы, избрав наиболее выдающийся, драматический момент.
Вот как описывает оба эти картона известный Бенвенуто Челлини: «Для Микеланджело это был первый случай показать всю сипу своего гения. Он достойно соперничал с Леонардо да Винчи. Каждый из картонов изображал ода: из эпизодов пизанской войны. Превосходный художник Леонардо да Винчи избрал сюжетом группу всадников оспаривающих друг у друга знамя. Он выполнил эту задачу так божественно, как только можно себе представить. Микеланджело изобразил флорентийских солдат купающихся в реке Арно, как вдруг раздается ригнат и все спешат, бегут взять оружие. Жесты, движения этих нагих фигур таковы, что ни древние, ни новые художники никогда не делали ничего подобного. Повторяю, однако, что картон Леонардо был также необычайно красоты». Сохранилась собственноручная записка Леонардо да Винчи, где он излагает события, из которых взят сюжет его картона. Леонардо знал, что в деле рисования нагих тел даже он не мог превзойти Микеланджело. Он изобразил поэтому группу всадников, пользуясь своим превосходным знанием лошади.
В своем описании Леонардо говорит: «Надо изобразить, как в начале Никколо Пичинино мчится на коне во главе своей армии: 40 эскадронов, 2000 пехоты. Патриарх Аквилейский с раннего утра восходит на гору, исследуя страну холмы, долины, реки. На месте, называемом Св. Гробницей, Пичинино посреди тучи пыли. Осмотревшись, обращается к армии и говорит речь. Затем поднимает руки к небу. В облаке ему является св. Петр. Патриарх посылает 500 всадников, чтобы удержать напор неприятеля . Во главе первого отряда мчится сын Пичинино, чтобы овладеть мостом, который находится в руках патриарха и флорентийцев. Он посылает к мосту, слева, пехотинцев, чтобы удержать наших... Кровавое побоище завязывается, наши берут верх, потом неприятель усиливается, одолевает наших». В таком духе продолжается описание, и, наконец, флорентийцы одерживают победу. Очевидно, что это не в буквальном смысле проект картины,-изобразить события целого дня на картине немыслимо. Леонардо просто считал необходимым подробно изучить весь ход сражения, чтобы затем выбрать и сочетать наиболее характеристические моменты боя. Для этого надо было пережить все сражение с начала до конца.
К величайшему несчастью, оба картона —как Микеланджело, так и Леонардо — пропали. О «Пизанской войне» Микеланджело мы можем судить только по гравюре Скиаванетта и по некоторым копиям. О «Битве под Ангъярк» Леонардо да Винчи — лишь по рисунку Рубенса, изображающему ничтожную часть картона Леонардо — группу из четырех всадников: этот рисунок хранится в Париже, в Лувре. Насколько можно судить по копиям и описаниям, нагие солдаты Микеланджело скорее походили на гладиаторов, чем на обыкновенных солдат. Страсть к колоссальному довела Микеланджело до того, что он, вопреки библейскому сказанию, в одной из своих статуй изобразил Давида колоссальным силачом. У Леонардо было менее преувеличения, но зато менее силы, поражающей глаз.
Один старинный историк уверяет, что победителем в этой борьбе был признан Микеланджело; гораздо вероятнее предположение, что ни один из двух не был признан победителем; по крайней мере, достоверно известно, что флорентийские власти, не желая оказать преимущество ни одному из двух соперников, не заказали картины, предоставляя им, если они того пожелают, писать на собственный страх. Микеланджело, как говорят, начал набрасывать эскизы картины, но потом взялся за другие работы. Леонардо начал писать картину в той самой зале Совета, где были выставлены оба картона. По несчастию, Леонардо да Винчи имел особую страсть составлять им самим изобретаемые краски, а при тогдашнем состоянии химии это была работа иногда рискованная. Начатая им фреска вскоре вылиняла. Он стер свою работу, начал сызнова. Дело тянулось так долго, что наконец его стали открыто обвинять в намеренной проволочке, а, между тем, Республика уже выдала Леонардо значительную сумму, не условленную ранее. Узнав о сплетнях, Леонардо отправился к канцлеру Республики и возвратил деньги. «Республика достаточно богата, чтобы не отнимать денег у искусства»,— с достоинством возразил канцлер Содерини.