Леонардо да Винчи
(1452 - 1519)
великий итальянский художник и скульптор, исследователь, инженер-изобретатель, архитектор и механик, химик, ботаник и анатом, философ, поэт и музыкант. Ему принадлежат многочисленные открытия, проекты и исследования, намного опередившие эпоху...
Главная В избранное
Чтение RSS
  • "Гений Ренессанса. Биография Леонардо да Винчи"

    Популярное

  • Леонардо как ученый.

    В истории науки долго держался взгляд, высказанный, между прочим, известным английским писателем Уэвелем, автором «Истории индуктивных наук», по которому весь продолжительный период времени между Архиме­дом, с одной стороны, и Коперником и Галилеем — с другой, был почти бесплодным. Впрочем, Уэвел был один из первых, сделавших исключение для Леонардо да Винчи. Действительно, английскому историку при­шлось ознакомиться с писателем конца прошлого века Вентури, который выставил все главные научные поло­жения Леонардо да Винчи, крайне изумившие Уэвела.

         В наше время можно считать уже вполне доказанным, что наука не делает таких внезапных скачков через пустое пространство, как думали историки, вовсе не ценившие усилий средневековой науки. Величайшие ге­нии науки рождаются не в пустыне и не создают науки поверх какой-то tabula rasa.

         Если в истории искусства еще имеет долю основания мнение, по которому итальянское так называемое Воз­рождение было прямым продолжением классической древности, совсем минуя средние века, с их готическим, византийским, романским искусством,— то в истории науки такой взгляд совсем уже не выдерживает критики.

         Достаточно вспомнить, например, о высокоразвитой ве­нецианской, флорентийской и миланской промышлен­ности, о многочисленности фабрик, которыми была тогда усеяна Италия, чтобы догадаться, что в подобной стране должны были стоять на сравнительно высокой ступени различные области прикладных знаний и что именно эта благоприятная почва и могла породить сначала Лео­нардо да Винчи, а потом Галилея.

         Два обстоятельства, однако, сильно задерживали рост и развитие тогдашней науки: первое — то, что теория стояла как-то особняком от практики, второе — что как в теории, гак и в практике господствовал самый узкий дух сектантства и строжайшей профессиональной тайны. Официальная наука, то есть та, которая преподавалась в итальянских университетах, не имела ничего общего с действительной жизнью и была насквозь пропитана схоластикой, цеплявшейся за Аристотеля, которого, впро­чем, не понимала. Замечательно, что в своих первых источниках схоластика, под видом так называемого но­минализма и реализма, была все-таки ближе к филосо­фии и науке, чем в конце XV века, когда схоластическое учение, так сказать, дошло до процесса саморазложения. Достаточно напомнить, что в итальянских университетах разбирались серьезнейшим образом вопросы вроде сле­дующего: «Из какого вещества — материального или не­материального — состояла одежда ангела, благовествовавшего Св. Деве». 

         От подобных диспутов один шаг до полного индифферентизма и скептицизма. Но по универ­ситетам нельзя еще судить о состоянии знаний. Необхо­димо ознакомиться с тогдашней торговлей, промышлен­ностью, военным искусством. Надо вспомнить, что, на­пример, город Лукка лишь благодаря своим шелковым заводам достиг необычайного процветания; что Болонья, обладая особого рода ткацкими станками, настроила мраморные дворцы, и когда секрет был узнан и модель машин украдена другими городами, 30 000 рабочих были выброшены на улицу. Венеция обладала своим секре­том искусного производства стекла; флорентийское сук­но представляло нечто единственное в своем роде. Про­мышленность теснейшим образом сливалась с целым рядом эмпирических знаний и  с  искусством:  мы уже видели, что Леонардо в молодости рисовал картины, по которым ткались ковры.

         До какой степени ценились в то время в Италии технические изобретения, видно из того, что продажа технического секрета наказывалась смертью и что Рожер Сицилийский объявил войну Греции с главной целью отобрать у греков станки, необходимые для его шелковых фабрик.

         Удивляться ли после этого тому, что Леонардо, с его впечатлительной натурой, с юности имел склонность к механике и технике и называл даже механику «раем математики, потому что в ней пожинаются плоды того, чему учит математика». Как далека эта точка зрения от взглядов величайшего механика древности Архимеда, ко­торый, по словам Плутарха, потому мало писал о ме­ханике, что считал это знание гораздо более низким, чем математика, потому что «низко все, что имеет не­посредственное практическое значение», тогда как наука должна быть, по мнению древних, сама себе целью.

    При всей своей талантливости ни древние греки, ни, тем менее, древние римляне не выработали настоящих экспериментальных методов, требующих много ремеслен­ного труда, который, с их точки зрения, свойственен скорее рабам, чем философам. В Италии такой же взгляд мог господствовать в университетах, но жизнь давно отринула его.

    - Величайшая заслуга Леонардо да Винчи состоит «в том, что он раньше Бэкона теоретически понял зна­чение опытного исследования и раньше Галилея сумел применить экспериментальный метод к самым разно­образным областям знания.

         Леонардо да Винчи обладал весьма солидной научной подготовкой. Он был, без сомнения, отличный матема­тик, и, что весьма любопытно, он первый в Италии, а может быть и в Европе, ввел в употребление знаки «+» (плюс) и «-» (минус). Он искал квадратуру круга и убедился в невозможности решения этой задачи, то есть, выражаясь точнее, в несоизмеримости окружности круга с его диаметром. Отношение между этими вели­чинами, говорил Леонардо, может быть выражено с же­лаемым приближением, но не абсолютно точно. Леонардо изобрел особый инструмент для черчения овалов и впер­вые определил центр тяжести пирамиды. Изучение гео­метрии  позволило  Леонардо впервые  создать научную теорию перспективы, и он был одним из первых худож­ников, давших пейзажи, сколько-нибудь соответствующие действительности. Правда, у Леонардо пейзаж еще неса­мостоятелен, это декорация к исторической или к порт­ретной живописи, но какой огромный шаг по сравнению с предшествующей эпохой, и сколько тут ему помогла верная теория! 
         
         «Перспектива,— говорит Леонардо,— есть руль живописи. Она разделяется на три части: 1) укорачивание линий и углов, 2) ослабление окраски предметов находящимся между глазом зрителя и предметами слоем воздуха, 3) ослабление контуров».

         Но более всех областей науки занимали Леонардо различные отрасли механики. Было бы наивно думать; что все, сообщаемое в его рукописях, изобретено им: многое, очевидно, взято лишь в виде примера из тог­дашней техники, и в этом отношении манускрипты Леонардо превосходно иллюстрируют эпоху. Но во мно­гих случаях мы, несомненно, имеем дело с гениальным усовершенствователем и изобретателем, одинаково силь­ным и в теории, и в практике.

         Теоретические выводы Леонардо в области механики поражают своей ясностью и дают ему почетное место в истории этой науки, в которой он является звеном, соединяющим Архимеда с Галилеем и Паскалем.

         В университетах того времени механику изучали по Аристотелю. Аристотель, как известно» был далек от ясных представлений Архимеда, вполне обосновавшего теорию рычага. Аристотель смутно сознавал закон, вы­сказанный гораздо позднее Галилеем и вполне научно обоснованный д'Аламбером, по которому то, что вы­игрывается в скорости, теряется в силе, и наоборот; но в сочинениях Аристотеля закон этот только чуть-чуть угадывается, а именно сказано, что длинное плечо рыча­га "преодолевает большую тяжесть", потому что «более длинный радиус движется сильнее (следовало сказать, на­оборот, движется медленнее), чем более короткий». 

         По­следователи Аристотеля перепутали даже то, что он ска­зал, и более всего им понравилась его «энтелехия» — нечто вроде современного понятия о потенциальной, или скрытой, энергии, но только весьма смутное, неопреде­ленное и почти непонятное. Один из комментаторов Аристотеля, не будучи в состоянии перевести этот му­дреный термин на латинский язык, в отчаянии обратил­ся, наконец, к помощи дьявола. «Враг рода человече­ского,— повествует он,— явился на мой зов, но сказал такую бессмыслицу, которая была еше темнее и непо­нятнее оригинала. Тогда я удовольствовался своим собст­венным переводом: perfectihabUia — совершенственность». В сущности, Аристотель подразумевал под энтелехией способность развивать движение, но, не обставив это понятие ни математическими, ни опытными данными, сделал его бесплодным.

      Леонардо да Винчи стоял совершенно в стороне от школьных физических и механических теорий. Он вни­мательно  изучил  Архимеда,  которого  часто  цитирует, и старался пойти далее. Часто ему это удавалось. С за­мечательной ясностью излагает ученый-художник в об­щих, крупных чертах теорию рычага, поясняя ее рисун­ками;  не  остановившись  на  этом,  он  дает  чертежи, относящиеся к движению тел по наклонной плоскости, хотя, к сожалению, не поясняет их текстом. Из чертежей, однако,  ясно,  что  Леонардо  на  80  лет  предупредил голландца Стевина и что он уже знал, в каком отно­шении находится вес двух грузов, находящихся на двух смежных  гранях  треугольной  призмы  и  соединенных между собой посредством нити, перекинутой через блок. 

         Леонардо исследовал также задолго до Галилея продол­жительность времени, необходимого для падения тела, спускающегося по наклонной плоскости и по различным кривым поверхностям или разрезам этих поверхностей, то  есть линиям.  Любопытно,  что  он  предварил даже ошибку Галилея,  который вместе  с  ним заблуждался, думая, что скорее всего тела падают, двигаясь по вог­нутой стороне дуги круга, тогда как в действительности линия самого быстрого падения есть кривая более вы­тянутая, чем круг, и называемая циклоидой; эту кривую открыл уже в XVII веке Паскаль, но еше в XVIII сто­летии Вентури пытался доказать справедливость мнения Леонардо да Винчи и Галилея. Еще более любопытны общие начала, или аксиомы, механики, которые пытается установить Леонардо Мно­гое здесь неясно и прямо неверно, но встречаются мысли, положительно изумляющие у писателя конца XV века.

         «Ни одно чувственно воспринимаемое тело,- говорит Леонардо,- не может двигаться само собою. Его приво­дит в движение некоторая внешняя причина, сила.

         Сила есть невидимая и бестелесная причина в том смысле, что не может изменяться ни по форме, ни по напряжению. Если тело движимо силой в данное время и проходит данное пространство, то та же сила может подвинуть его во вдвое меньшее время на вдвое мень­шее пространство. Всякое тело оказывает сопротивление в направлении своего движения. (Здесь почти угадан ньютоновский закон действия, равного противодейст­вию). Свободно падающее тело в каждый момент своего движения получает известное приращение ско­рости.

         Удар тел есть сила, действующая в течение весьма недолгого времени».

         Определение, годное даже до настоящего времени!

         Леонардо решительно отрицает возможность реrpetuum mobile,  вечно движущееся без  посторонней  силы механизма. По его теории, всякое отраженное движение-слабее того, которое его произвело. Опыт показал ему, что шар, брошенный о землю, никогда (вследствие со­противления  воздуха  и  несовершенной  упругости)  не поднимается на ту высоту, с которой он брошен. Этот простои опыт убедил Леонардо в невозможности создать силу из ничего и расходовать работу без всякой потери на трение и т. п.

         Как живо интересовали Леонардо механические во­просы, видно из порой курьезных примечаний и воскли­цании, которыми пестрят поля его рукописей. Иногда он, подобно Архимеду, готов воскликнуть "эврика", иног­да он, наоборот, недоволен своим объяснением и пишет «Falso! non e desso! erraio!». А порою даже встречаются восклицания вроде «чертовщина!» О невозможности веч­ного движения он пишет: «Первоначальный импульс должен  рано  или  поздно  израсходоваться,  а  потому, в конце концов, движение механизма прекратится». Не­удивительно после этого, что Леонардо предупредил Ку­лона в опытах над трением — одной из главных причин ослабления и прекращения движения. Опыты Леонардо убедили его, что трение зависит от веса тела, движуще­гося по неровной поверхности. «На гладкой плоскости,— говорит Леонардо,— трение равно четверти веса движу­щегося по ней тела». Это — первая попытка определить так называемый коэффициент трения. Сверх того, Лео­нардо, как практический механик и инженер, производил опыты над сопротивлением балок и других материалов разрыву,  сжатию и сгибанию.  

         Весьма любопытны его механические объяснения движения живых организмов, например ходьбы человека и бега лошади. Эти объяс­нения мало чем отличаются от современных. Леонардо говорит, что во время ходьбы человек или животное теряет  положение  равновесия,  перемещая  свой  центр тяжести. «При восстановлении равновесия животное находится  в  состоянии  покоя».  Исходя  из  этих начал, Леонардо  нарисовал  чертежи  «практического  фехтования», которые подарил учителю этого искусства, Бори. Не менее замечательны работы Леонардо да Винчи в области  гидростатики и гидродинамики.  Почти все механизмы, придуманные им,  были забыты недально­видными современниками и ближайшим потомством; но его гидравлические сооружения, как в Италии, так и во Франции, не могли не обратить всеобщего внимания, и сочинения Леонардо по гидравлике весьма часто упоминались  последующими  авторами.  Правда,  ученый-художник не сумел выработать тех основных начал гид­ростатики, которые впоследствии были найдены Паска­лем, но он весьма близко подошел к ним, не уступая в ясности своих воззрений Галилею.

         Он, например, знал уже, что в двух сообщающихся сосудах жидкость стоит на одинаковом уровне, если плотность ее одинакова. При этом Леонардо дает рису­нок, из которого видно, что он знал или угадывал закон, гласящий, что давление жидкости на дно не зависит от формы сосуда.

         Он знал также, что менее плотная, например, нагретая, жидкость должна подняться выше, чем сообщающаяся ней более плотная жидкость, и на этом основал свою теорию морских течений: по мнению Леонардо, у экватора вода стоит выше, чем в умеренных широтах, и вследст­вие нарушения равновесия происходят течения. Леонар­до пытался измерить скорость истечения воды из сифона. Его занимала также теория водоворота. Имея довольно яс­ное понятие о центробежной силе, он заметил, что «вода, движущаяся в водовороте, движется так, что те из частиц, которые ближе к центру, имеют большую вращательную скорость. Это — поразительное явление, потому что, на­пример, частицы колеса, вращающегося вокруг оси, име­ют тем меньшую (линейную) скорость, чем они ближе к центру: в водовороте мы видим как раз обратное. Впро­чем, если бы вода вращалась подобно колесу, то могло бы существовать внутри водоворота пустого пространства, а на самом деле водоворот представляет как бы насос». 

         Еще более отчетливы и замечательны воззрения Лео­нардо на волнообразное движение. Чтобы пояснить харак­тер этого движения, он употребляет сравнение, впослед­ствии перешедшее в сотни учебников и встречающееся даже в лекциях Тиндаля. «Волна,— говорит он,— есть следствие удара, отраженного водой. Волны движутся весьма подобно тому движению, которое производит ветер, когда он колеблет колосья: в этом случае мы также видим движение волн, хотя стебли вовсе не дви­жутся вперед на такое расстояние и с такой скоростью». «Часто,—говорит Леонардо,—волны движутся быстрее ветра. Это происходит оттого, что импульс был получен, когда ветер был сильнее, чем в данное время. Скорость волны не может измениться мгновенно». Чтобы пояснить движение частиц воды, Леонардо начинает с классиче­ского опыта новейших физиков, то есть бросает камень, производя круги на поверхности воды. Он дает чертеж таких концентрических кругов, затем бросает два камня, получает две системы кругов и задается вопросом, что произойдет, когда обе системы встретятся? «Отразятся ли волны под равными углами? — спрашивает Леонардо и прибавляет; — Это великолепнейший (bellissimo) во­прос». Затем он говорит: «Таким же образом можно объяснить движение звуковых волн. Волны воздуха удаля­ются кругообразно от места своего происхождения, один круг встречает другой и проходит далее, но центр по­стоянно остается на прежнем месте».

         Этих выписок достаточно, чтобы убедиться в гениальности человека, в конце XV века положившего основание волнообразной теории движения, которая получила полное признание лишь в XIX столетии.

         В области практической физики Леонардо также вы­сказал замечательную изобретательность. Так, задолго до Соссюра, он соорудил весьма остроумный гигрометра. На вертикальном циферблате находится род стрелки или весов с двумя шариками равного веса, из которых один из воска, другой из ваты. В сырую погоду вата притя­гивает воду, становится тяжелее и перетягивает воск, вследствие чего рычаг подвигается, и по количеству пройденных им делений можно судить о степени влаж­ности воздуха.

         Кроме того, Леонардо изобретал разные насосы, стек­ла для  усиления  света  ламп,  водолазные  шлемы. Он первый в Италии изобрел плавательный пояс. Особенно занимало его воздухоплавание. Еще в детстве Леонардо был  страстный любитель птиц,  и  в  одной  из  своих рукописей он замечает: «Птицы меня радовали в самом раннем детстве, и когда я был еще в колыбели, меня, говорят, посетил однажды большой коршун, не причинив мне зла». Находясь во Флоренции, Леонардо часто по­купал множество птиц с единственной целью выпустить их на волю. При этом он постоянно изучал полет птиц и  занимался  анатомией  птичьего  тела.  Некоторые из сооруженных Леонардо механизмов с целью подражать полету птиц доказывают глубокое знание им анатомии. Всего  любопытнее,  что  Леонардо  еще в XV столетии изобрел парашют («зонтик в 12 локтей», как он выра­жается) и производил опыты с маленькими шариками и призмами из тончайшего воска, которые надувал теп­лым воздухом, заставляя их таким образом летать.

    Еще Вентури утверждает, что Леонардо раньше Кар­дана (1550 год) и Порты (1558 год) изобрел камеру-обскуру. Теперь это вполне доказано, благодаря иссле­дованиям Гроте, который нашел у да Винчи соответст­вующие рисунки и описания. Леонардо стоял на шаг от изобретения телескопа: он говорит, что если бы устроить снаряд, в котором лучи имели такой ход, как внутри нашего глаза, это дало бы возможность увеличивать видимые нами небесные тела. В другом месте Леонардо говорит, что человеческий глаз обладает «кристалличе­ской сферой, которая посылает уму явления».

         Ученый-художник соорудил даже«искусственный глаз» с целью показатьход лучей внутри нашего глаза, Леонардо знал явление, смущавшее даже новейших физиков, а именно так называемую иррадиацию, в силу которой белый предмет на черном поле кажется более, чем равныйему по величине черный на белом поле.Леонардо объясняет это явление тем,что когда свет исходит от более яркой поверхности,то впечатление, оказываемое им на сетча­тую оболочку, распространяется на более широком про­странстве, захватывая соседние нервы, а не толькоте, на которые непосредственнодействует переданное хру­сталикомизображение. Объяснение в высшей степени остроумное. Леонардо пользовался знанием законов ир­радиации не только в своем трактате о живописи, нои в некоторых картинах, например, в «Madonna dell`an- gello».

         Явление полутени было в совершенстве изучено Леонардо, и он постоянно пользовался им в живописи. Что касается теории цветов, то он исходил из того положения, что «белый цвет есть причина всех цветов» и что наиболее гармонирующими между собой должны  считаться цвета радуги. Любопытны некоторые его отры­вочные замечания: «Голубой цвет,— говорит он, как бы предугадывая новейшие теории цвета небесного свода,— происходит отсоединения чистейшего белого с парами воздуха». Леонардо считал в радуге не семь цветов, а восемь: тонкий глаз художника ясно различал то, что смешивается обыкновенным зрением.

         В области прикладной физики весьма интересна изобретенная Леонардо паровая пушка. Действие ее состояло  в том,  что в  сильно  нагретую камеру вводилась  теплая  вода,  мгновенно превращавшаяся в пары,  которые своим давлением вытесняли ядро. Кроме того,он изобрел вертел, вращавшийся посредством токов теплого воздуха.

         В качестве военного инженера Леонардо много за­нимался металлургией, причем замечательно, что он не верил в тогдашнюю алхимию. Приведя мнение одного алхимика, что ртуть есть будто бы семя всех металлов, Леонардо замечает; «Это сомнительно, потому что такой взгляд противоречит бесконечному разнообразию при­роды».

         Не менее замечательны размышления Леонардо по вопросам физической астрономии и геологии. Он гово­рит,например, что мерцание звезд есть явление субъек­тивное, зависящее от свойств нашего глаза; он знает, что  Луна  светит  не  собственным,  а  отраженным от Солнца светом, и говорит, что для жителей Луны Земля показалась бы таким же светилом и что Земля, в свою очередь, освещает Луну. Он является одним из первых основателей геологии, развивая «нептуническую» теорию и утверждая,что находимые в горах ископаемые рако­вины были некогда отложены морем. Леонардо смеется над господствовавшим тогда учением, будто эти рако­вины выросли под влиянием звезд.  «Покажите мне,— говорит он,—теперь такое место в горах, где бы звезды могли фабриковать раковины разного возраста, разных форм  и  видов»,  Вентури  полагает,  что геологические теории Леонардо были главной причиной, которая за­ставляла многих современников считать его почти ере­тиком.

         О географических познаниях Леонардолучше всего свидетельствует тот факт, что в Лондонском музее хранится начерченная им по указаниямизвестного Америго Веспуччи первая карта Америки.

         Как художник, рисовавший множество этюдов листьев и деревьев, Леонардоинтересовался ботаникой и выска­зал весьма любопытные мысли об образованииколец древесины,о расположении ветвей и листьев и т. и. Он же первый изобрел способ отпечатывания листьевсо всеми их тонкими жилками —искусство, вновь открытое в нашем столетии.

         Нельзя обойти молчанием различные военные изо­бретения Леонардо.Уже было упомянуто о его паровой пушке, которая гораздо более, чем паровыеигрушки древних греков иримлян, может считаться предшест­венницеймашины Уатта. Теперь вполне уместно еще раз обратиться к знаменитомуписьму, в котором ученый-художник сам себярекомендовал миланскому герцогу ЛодовикоМоро, и рассмотреть это письмо как памят­ник, относящийся к истории военного искусства и тех­ники.

         В одном  из  «пунктов» своего письма к Лодовико МороЛеонардо пишет: "Я умею сооружать особые ору­дия, которые бросают град снарядов,распространяющих сверх  того  густой  дым,  вносящий  смятение  в  ряды врагов". Чертежи,которые дает Леонардо в своих ману­скриптах, поясняют его мысль. В этих чертежахвстре­чаются самыеразнообразные формы разрывных снарядов иснарядов, снабженных трубками, извергающими пламя и дым при помощи пороха, смолы и серы, заключеннойвнутри  снарядов.  Изобретательность  Леонардо  в  этой области почти неисчерпаема, и, если только он непре­увеличивает, некоторые из его бомб разбрасывали оскол­ки в районе не менее 100 локтей.

         Остроумныизобретенные Леонардо землекопательные машины, состоящие из сложной системы рычагов,дви­жущих одновременно  десятки  лопат.  В  виде  курьеза можно указать также на изобретенные им колесницыс вращающимися серпами, которые, врезаясь в неприя­тельскую пехоту,должны были косить солдат. Удивитель­но, как Леонардо не пришло в голову применитьэти или подобные  снаряды,  весьма  напоминающие  наши жатвенные машины, к уборке хлеба. Пособственному сознанию  Леонардо,  эти  «колесницы с  серпами»  не оправдалиего надежд, так как лошади пугались и производили смятение не во вражеских, а в своих рядах. Гораздо более важны чертежи и объяснения да Винчи,относящиеся к сверлению пушечных жерл и к отливке различных частей орудия.  

         Особенно интересовался он различнымибронзовыми сплавами, тем более что бронза была ему нужна еще для памятника Франческа Сфорца. Весьма  подробно  исследовал  Леонардо  обстоятельства полета снарядов, интересуясь этим предметом не только как артиллерист, но и как физик. Он разбирал такиевопросы, как, например, какую форму ивеличину долж­ны иметь зерна порохадля более скорого сгорания или для  более  сильного  действия?  Какой  формы  должна бить картечь для более быстрого полета? На многие из таких вопросов исследователь отвечает весьмаудовлетво­рительно.

         Весьма любопытно водной из рукописей Леонардо указание на то, что он написал целый трактат очастях машин, который и  цитирует в  своих сочинениях по военному искусству.Трактат не сохранился, и об этом случае следует пожалеть. Между прочим, каквидно из цитат,в этом сочинении были указаны простые способы вычислять действие зубчатых колес исложных блоков (полиспастов),которыми Леонардо часто пользовался для подъематяжестей. Об изобретательности его в области механики свидетельствует еще тот факт, что он уже знал весьма  остроумный  механизм,  известный  под  именем «привеса Кардана», вследствие того, что изобретение его приписывалось математику Кардану, жившему почти це­лым столетием позднее Леонардо.

         Удивительно, какимобразом  история  науки  до  сих  пор  еще не  вполне оценилазначение научных работ Леонардо, который за 40 лет до Коперника и задолго до новейших опытов Фуко знал уже, что камень, брошенный с высотыбашни, не падает к ее основанию,  а отклоняется в сторону, и приписывал этоявление вращению Земли, в чемлегко убедиться уже из одного заглавияего трактата («Delia discesa  de'gravi  combineta  colla  rotazione  della terra» — «О  падении  тяжелых тел,  соединенном  с  вращением Земли»). В эпоху, когда химия была алхимией,Леонардо объясняетгорение  свечи,  говоря,  что пламя питается воздухом и чтовнутренняя часть пламени светит менее по той причине, что в ней сгорание неполно,Леонардо пишетцелый трактат «О пламени и воздухе», тогда как в XVII веке Декарт еще неумеет объяснить явлений горения, воображая, что их следует приписать его зна­менитым «вихрям».

          Леонардо говорит о «жизненном воз­духе», подобно тому как Шееле говорил об«огнетворном воздухе», пока, наконец, Лавуазье не исследовал более точно свойствакислорода. После этого можно поверить, что Леонардо предупредил даже Фультона:уверяют, что он устроил барку, двигавшуюся против ветра, и если сопоставить этоизобретение с тем, что достоверно из­вестно о его «паровой пушке», то нетруднопредполо­жить,что барка приводилась в движение действием пара!

         Рисунок этой барки находитсяв наиболее знаменитой из рукописей Леонардо*.
  •  
  • Облако тэгов