В одном из своих крайне любопытных писем Фран­циск I сам описывает победу, одержанную им при Мариньяне и предоставившую его власти Миланское герцогство, с Пармой и Пьяченцей. Это была также победа над папой Львом X, «нашим святым отцом-папой», как пишет король. Письмо рисует рыцарский характер победителя. Рассказав о 16 000 убитых и ране­ных неприятелях, он прибавляет: «Вы не можете себе представить о величайшей нашей скорби при мысли о том, сколько храбрых людей погибло!» Франциск вел войну, потому что считал Миланское герцогство своей собственностью, отнятой у Людовика ХП интригами па­пы и оружием Массимилиано Сфорца,

     Как только французский король вступил в Милан» он пожелал увидеть «Тайную вечерю» и поспешил посе­тить церковь Санта-Мария делле Грацие. Увидев гени­альное произведение, король пришел в такой восторг, что захотел перевезти картину, писанную, как известно, фреской, во Францию, «хотя бы для этого пришлось перевезти всю церковь». Лучшие тогдашние архитекторы и механики старались угодить королю, но в конце концов признали задачу невозможной. Между тем в Милан прибыл сам  Леонардо. «Хорошо,—сказал король,—пусть картина остается. Я не могу перевезти картины, но могу взять с собой художника. Он напишет мне другие, столь же гениальные произведения».

     Приняв Леонардо почти с царскими почестями, ко­роль взял с собой художника в Павию, где дал ряд блистательных празднеств. Между прочим, для этих празднеств Леонардо соорудил автомат — символическую фигуру льва, который, как живой, подошел к королю и раскрыл свое сердце, откуда выпал букет лилий. Затем Леонардо сопровождал короля также в Болонью, где художник встретился с папой Львом X, на этот раз при обстоятельствах, весьма отличных от прежних. Чтобы отомстить надменному папе за участие в интригах, Лео­нардо, как говорят, заговорил с римским первосвящен­ником любезно-покровительственным тоном. Сверх того, он нарисовал несколько карикатур, изображавших папу и его ближайших советников.

     Франциск 1 уехал во Францию, взяв с Леонардо слово, что тот не замедлит приехать к нему в Амбуаз. Леонардо пробыл несколько времени на вилле Ваприо у своего друга Франческо Мельци, который продолжал называть его «своим дорогим отцом». Узнав о намерении Леонардо переселиться во Францию, Мелъци решительно заявил, что не отпустит его одного и поедет вместе с ним хоть на край света. Кроме Мельци, Леонардо да Винчи имел еще двух спутников: того самого Салаи, который, быть может, был его настоящим сыном, и еще одного ученика, Вилланиса. Известный историк Мишле следующим образом повествует о прибытии Леонардо во Францию.

     «Итальянские изгнанники нашли у Франциска I уте­шение самое большее, какого могли ждать: он им подра­жал, копировал их манеры, костюмы, почти их язык. Когда великий Леонардо да Винчи прибыл в Амбуаз (в 1516 году), он был предметом такого идолопоклон­ничества, что, будучи в возрасте шестидесяти четырех лет, изменил моды. Король и весь двор копировали его костюм, его бороду и его прическу".

     Действительно, влияние, оказанное итальянским ху­дожником на французский двор, было громадно. Без его советов и указаний не обходилось ни одно придворное торжество, начиная с крещения сына короля и кончая бракосочетанием Лоренцо Медичи герцога Урбинского с дочерью герцога Бурбонского. На этом последнем празднестве было все что угодно: от маскарада, в котором участвовало «шесть дюжин переряженных девиц, одетых на все лады, и по-итальянски, и по-немецки», до тур­нира, изображавшего формальную осаду сооруженной из дерева крепости и длившегося шесть недель, причем было много убитых и задавленных лошадьми.

     Вообще, в Амбуазе жилось весело. Очень часто двор покидал Амбуаз,  то  есть уезжала королева,  и король Франциск приезжал тайком, чтобы повеселиться со сво­ими любовницами. Эти неофициальные праздники бы­ли еще веселее официальных:  здесь играли  в любовь и  в карты,  пили вино и плясали иногда под звуки народных  песен.  Но  Леонардо  был   не  в таком уже возрасте, чтобы часто участвовать в подобных праздне­ствах. Он предпочитал общество местных ученых, поэтов, врачей, астрологов, занимался анатомией и посещал ду­ховный театр, то есть мистерии, разыгрываемые духов­ными лицами.  Еще более любил Леонардо оставаться в своем собственном поместье Ле-Клу, иначе Кло-Люсэ, подаренном ему королем в первый же год прибытия художника во  Францию,  причем ему была назначена приличная пенсия в 700 золотых экю.

     Еще теперь существует маленький замок или, попро­сту, помещичий дом, в котором жил Леонардо, Массивная лестница, окна с резьбой, часовня, низкая дверь, во­досточные трубы с волчьими головами — все напоминает XVI век. Внутри все переделано, то есть искажено. Еще в пятидесятых годах, говорят, были заметны на стенах ма­стерской Леонардо, именуемой теперь салоном, старин­ные рисунки, изображавшие саламандр на золотом фоне, как говорят, работы Франческо Мелъци, точно так же, как и фрески, украшающие часовню. Замок расположен в живописной местности. Из окон видна долина Массы, ряды тополей и группы виноградников украшают пейзаж. Но Леонардо, говорят, часто вспоминал о более роскошной итальянской природе и, быть может, тосковал по ней более, чем думают большинство биографов. Веселый молодой красавец Мельци старался развлечь учителя музыкой: он хорошо играл на скрипке, и они составляли дуэты с Леонардо.  

     Скромный Салаи вел все хозяйство,  был почти слугой своего отца или учителя. Он же всегда со­провождал Леонардо в его ежедневных прогулках. После завтрака, который подавала ставшая бессмертной, благо­даря завещанию Леонардо, его служанка Матурина, Лео­нардо брал с собой Салаи и взбирался на окрестные зе­ленеющие холмы. Несмотря на свои годы, он еще весьма бодро поднимался на горы, останавливаясь лишь затем, чтобы подать милостыню кому-либо из нищих, знавших его щедрость и подстерегавших его на пути. Величавая фигура Леонардо, в коричневой одежде, его густая, длин­ная, уже седая борода, все придавало ему вид древнего жреца. Современники нередко называли его «друидом»: стоит взглянуть на портрет, нарисованный Леонардо крас­ным карандашом с самого себя уже в преклонном воз­расте, чтобы оценить меткость этого прозвища. Впрочем, есть собственноручные портреты Леонардо, относящиеся к более раннему периоду его жизни: он с юности до старо­сти был замечательно красив.

     Франциск I привез Леонардо, воображая, что привезет с собой сотни гениальных художественных произведений. К сожалению, он ошибся. По приезде во Францию Леонардо да Винчи почти бросил кисть и даже перо. В течение более чем трехлетнего пребывания на чужбине он не создал ничего замечательного — лучший аргумент против критиков, уверявших, что он был столько же французом, сколько итальянцем.

     Что делал Леонардо в эти три года? Одни из недо­умевающих биографов уверяют, что он писал картины, не дошедшие до нашего времени. Другие воображают, что он молился божеству, до тех пор игравшему, по мнению тех же биографов, слишком малую роль в его помышлениях. Арсен Гуссе, один из лучших французских критиков, строит целый ряд предположений, сводящихся к тому, что «Леонардо искал и обрел в своем помещи­чьем уединении того, кого до тех пор забывал или не знал, именно Бога». Иначе рассуждают итальянские био­графы и в особенности те, которые ознакомились с подробностями жизни Леонардо  из  самых  первых  рук.

     Вазари полагает,что в последний год жизни, страдая старческими недугами и подпав под влияние местных священников, с которыми вел частые диспуты о религии, Леонардо стал религиозен; перед тем он имел, по словам этого биографа, «столь еретические понятия, что ни за что не хотел подчиняться религии, и был скорее фило­софом, чем христианином».

     Что  Леонардо  ценил  дух  христианства  и  в  этом смысле был деспотом, об этом достаточно свидетельст­вует гениальнейшее из его произведений — «Тайная ве­черя». Что касается его «еретических понятий», их можно отыскать в его манускриптах даже без помощи Вазари, Вот пример: «Не может быть звука, где нет движения и удара воздуха. Не может быть сотрясения воздуха без какого-либо инструмента; не может быть инструмента невещественного. Стало быть, дух не мог бы иметь ни голоса, ни формы, ни силы и не мог бы ни проникать в тело, ни выходить из него. Если, например, утверж­дают, что дух действует при посредстве тела, играя на нем, как на инструменте, то я на это возражу, что если дух не состоит ни из нервов, ни из костей, он не может произвести никакого телесного движения».

     Что касается «вполне католического» завещания Лео­нардо  да  Винчи,  на  которое  ссылается  Арсен  Гуссе с целью доказать, что «обращение» Леонардо было след­ствием  не  старческого  недуга,  а глубокофилософских размышлений, то это доказательство нам кажется совер­шенно лишним и неуместным.  Если бы Леонардо не был  раньше  христианином,  в  философском  значении этого слова, он не написал бы ни «Воскресения Христа», ни  «Святого  семейства»,  ни своих мадонн,  ни  «Тай­ной вечери». Никакого настоящего «обращения» поэтому и  быть не могло для того,  кто   был всегда обращен к христианским идеалам; если же в последний год жизни Леонардо стал чаще прежнего диспутировать с католическими  священниками,  то  это  объясняется  тем, что в его захолустье священники составляли почти единственный   класс образованных людей,  с которыми легче было говорить и вести диспуты, чем с дворянами, занимавшимися пирами, военной службой и охотой на зайцев.